«Кто-то умер от алкоголя, кто-то перестал читать»

Фото из личного архива Андрея Козлова

Как молодые ставропольские неформалы в 90-е годы пытались «взорвать развалившуюся страну»

Лариса Бахмацкая

21 августа, 2014 16:46

7 мин

С Андреем мы встретились в одной из кофеен в центральном парке Ставрополя. Вошедший в кафе грузный мужчина лет сорока с гитарой за спиной улыбнулся, увидев у меня в руках книгу Кьеркегора.

– Наша тусовка, которая взорвала Ставрополь, как раз притягивала людей умных, — начал рассказывать Андрей, — начитанных, которые до этого пребывали в интеллектуальном вакууме Советского Союза. Тогда мы с друзьями окончили школу, поступили на филфак.

Идем с Андреем на место встречи неформалов, которые на днях отмечают 24 года со дня основания их движения. Андрей возбужденно и немного путано рассказывает предысторию.

– Тогда в стране такого не было вообще. Наша узкая компания иногда выезжала в столицу, мы видели Арбат и хотелось, чтобы и в нашем городе было что-то похожее. Все было разрозненно, а нам не хотелось отставать, я видел в этом прогресс. Но и в Москве за это били, и у нас.

– Кто?

– Фурапеты, гопота местная за то, что ты не такой, как все, что ты против советского строя. Все как в фильме «Стиляги», но в конце 80-ых годов те, кто били, ушли от комсомола и превратились в люмпено-маргинальную культуру, ведь полстраны отсидело в лагерях, и вылилось это в таких фурапетов. А мы же хотели красиво выглядеть, слушать интересную авангардную музыку, а не Кобзона по телевизору. Наше сообщество «Годилка» образовалось 16 августа 1990 года, на следующий день после трагической смерти Цоя.

– Вы решили, что «перемен требуют ваши сердца»?

– Все получилось спонтанно. В тот день мы решили помянуть Цоя, и надели на руки черные повязки, взяли канистры и пошли за пивом. А очередь была очень длинной, тогда же еще сухой закон был. Местные гопники стали спрашивать, не фашисты ли мы, раз на руках повязки. Я объяснил, что Цой умер, а его тогда, удивительно, любили все. В итоге возле ставропольского дворца пионеров собралась большая тусовка незнакомых нам людей: подходили, знакомились, общались, пели песни. И с тех пор на том месте, возле дворца, стала собираться наша компания, и металлисты присоединились, и панки.

– И вы там что, книги обсуждали?

– И пиво пили, и книги обсуждали, и, конечно, музыку. И даже решили сделать свой Арбат, и каждые выходные приходили на центральную улицу, и пели песни. Так Ставрополь узнал, что бывают уличные музыканты. Поначалу от нас люди шарахались, никто не знал, что можно так себя вести, а не строем ходить. И милицию тогда, что удивительно, никто не вызывал. «Годилка» была уникальным явлением не только для Ставрополя, но и вообще для Юга России.

Тем временем мы подходим к группе людей. Человек пятьдесят разных возрастов начинают по очереди обнимать Андрея, он расчехляет гитару. Кто-то кричит, показывая на беззубого улыбающегося мужчину.

– Смотрите, Совесть пришел, а мы думали, что ты от передоза умер давно.

Совесть еще шире улыбается, говорит, что с наркотиками покончено, работает, правда, денег на зубы так и нет. Рядом с ним мужчина средних лет с гитарой, обнимает подошедшую женщину:

– Мы с тобой лет 10 не виделись, а помнишь, я был твоим Джимом Мориссоном, а ты — моей Пэни. Женщина радостно кивает, сразу помолодев лет на пять.

Дальше начинаются песни «Аквариума», «Гражданской обороны», НОМа, «Ноля». В перерыве Андрей подходит ко мне, показывает на молодых ребят.

– В последние 2–3 года на годовщину «Годилки» собиралось примерно столько же людей, но в основном из младших поколений, они как-то узнают, знакомятся, а в этот раз даже больше, но очень мало «стариков» — у многих семьи, кто-то уехал, а кто-то стал обычным, читать перестал, поговорить не о чем. Конечно кто-то умер от алкоголя и наркотиков, но у каждого свой путь, да и продвинутых и состоявшихся людей вышло в разы больше. Считай, вся музыкальная тусовка города вышла из «Годилки», Артём Дунаев известный метал-гитарист, Катя Лоскутова — одна из основательниц, ей в 90-м только 14 исполнилось, а сейчас это известный психоаналитик европейского уровня. Всех и не перечислишь.

– А алкоголь не мешал вам интеллектуальные высоты постигать?

– Алкоголь и поиски себя, своего места в мире тесно связаны, это метафизическая связь, — перебивает нас длинноволосый блондин, — Весь прошлый век в стране пили, а ведь раньше и выпить-то было негде: либо дорогие рестораны, либо шалманы, где и находиться неприятно. Мужики что делали? Брали бутылку и шли в подъезд. Целая культура пития была, законы свои. Были анекдоты, когда вторую бутылку пьют с тем же сырком, и кто-то хватает сырок, его по лапам бьют со словами: «Ты что, сюда жрать пришел?». Русские писатели, музыканты пили сильно, и это им не мешало.

– Почему-то сейчас не приветствуется говорить о том, что интеллигенция пьет. Мне в университете даже оценку один раз снизили за то, что на вопрос: «Почему пил Довлатов?», я сказала, что он просто был алкоголиком, а не из-за политического строя, — жалуюсь я.

– И про Некрасова не говорят, что он пил, и про Фадеева, — продолжает парень, — А почему пьют? Есть в литературе на это честный ответ в пьесе Петрушевской: «Потому, что нам нравится».

Андрей слушает, иногда кивает, но в конце-концов перебивает.

– Но мы-то создавали нашу тусовку не для того, чтобы выпить. А чтобы показать людям, что можно жить иначе, чтобы взорвать развалившуюся страну. Тогда для Ставрополя ищущего и читающего это была единственная ниша, где можно было себя выразить. Мы хотели, чтобы от нас все обалдели. Это та же пушкинская тайная свобода, ее при советской власти было очень много. И сейчас мы вновь приходим к ней. Люди снова стали бояться говорить. Заметьте, что некоторая часть нашей элиты с большим удовольствием готова ругать Сталина, но ни слова не говорит о современности. Противодействие начало проявляться на кухнях. Это еще один символ, к которому мы возвращаемся. Сейчас это могут быть клубы, в которых собираются субкультурные круги. И они аккумулируют свою идеологию. Это происходит по всей России. У нас в стране умных больше, чем дураков. Люди все понимают, только молчат. Просто им негде говорить сейчас. А у нас на «Годилке» можно было всегда говорить обо всем. Это же дом. Хотя популярную тусовку сложно уберечь от мейнстрима, и мы не исключение. Но с приходом новых поколений, новой крови, вновь наше общество оживает.

– И все же, почему такое название у вас?

– Мы увидели фильм по Салтыкову-Щедрину спектакль «Современная идиллия», в главной роли был замечательный Валентин Гафт. И в спектакле господа занимались праздным прожиганием жизни: дворяне с баблом говорили: «давайте погодим». И мы, конечно, понимали, что у Салтыкова-Щедрина такое «годение» высмеивается, но нам понравилось слово, и хоть мы не дворяне, и за душой тогда не было ни копейки, да и не собирались мы жизнь прожигать, а вести интеллектуальные беседы, но слово прижилось.

Екатерина Лоскутова, одна из тех, кто стоял в самом начале молодежного движения вспоминает, что она гордилась причастностью к новой расширяющей восприятие мира тусовке.

– «Годилка» как она начиналась — это мой подростковый возраст и все, что с ним связано: вкус свободы и творчества, исследования разных аспектов «взрослой» жизни и преодоление запретов. «Годилка» была явлением совершенно необычным для Ставрополя того времени: на улицы города выплеснулись либеральные идеи и настроения, которые до того были известны только столицам. Быть причастным к этому было прекрасно. Для меня это явление преимущественно эмоциональное, которое дало важный заряд для моего собственного становления.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе