Новости – Общество
Общество
«Я живу на землюшке России»
Вера Пронзелевич. Фото: Екатерина Филиппович / «Русская планета»
81-летняя ставропольская поэтесса рассказала, как на пенсию издает книги и кормит котов
6 июля, 2015 18:33
13 мин
Вера Пронзелевич — в Ставрополе местная знаменитость. В соцсетях ее знают как «бабушку с котомочкой и брошюрами», которая пишет удивительно красивые стихи. Но сама она славы не ощущает, тратит почти всю пенсию на печать книг и продает свои сочинения потом за бесценок. Корреспондент «Русской планеты» встретилась со ставропольской поэтессой, которая рассказала о своей тяжелой судьбе и о мечте вступить в Союз писателей.
Отзывами о книгах Веры Пронзелевич пестрят ставропольские странички в социальных сетях. Люди рассказывают, где и когда видели бабушку с котомочкой и брошюрами, что у нее купили, делятся ее стихами. Только автор об этом не знает. Она за бесценок продает, скорее, раздает собственные поэтические сборники. Четыре книжки стоят 120 рублей. Обыкновенно, в погожий день Вера Николаевна садится на бордюр у корпуса одного из местных университетов, достает из потертого пластикового пакета несколько томиков, напечатанных на тонкой чуть желтоватой бумаге, и ждет.
С поэтессой я познакомилась на остановке около ее дома. Вера Николаевна собиралась идти на рынок. Худенькая, в потертом перешитом костюме, будто с чужого плеча, и красной водолазке с горлышком она узнается сразу — как на фото в предисловии десятилетней давности. Когда я спросила, не пишет ли она книги, ее морщинистое лицо осветилось.
– Ну, пойдем, сядем куда-нибудь.
Мы идем к ней во двор, находим лавочку под тутовым деревом, у ног бабушки трется бело-серый домашний кот. Присматриваюсь и понимаю, что он имеет виды на косточки в прозрачном пакете, который она зажимает в ладони. Вера выпрямляется — гордая осанка несмотря на девятый десяток все еще при ней — и начинает неторопливо говорить.
– Я пишу стихи, много стихов и наизусть их помню. Первый самостоятельный сборник у меня вышел в 1990 году, он назывался «Судьба». До этого я неоднократно печаталась в газете «Молодой Ленинец», в альманахе «Ставрополье». В Краснодаре в издательстве выходили мои стихи. В «Советской Кубани» что ли это было… Вот надо же, все время помнила, а сейчас забыла.
Родилась она на Кубани в 1933 году в селе Благодарное Отрадненского района. В 11 лет стала круглой сиротой.
– Без отца и без матери я осталась. Папа умер, когда мне три месяца было, потом мама, в 1943, до окончания войны. В 17 лет я пошла учиться в Армавирский ветеринарный техникум, переехала в Ставропольский край, окончила тут сельскохозяйственный институт, потом биофак в пединституте, трудилась после него зоотехником.
По направлению Вера Николаевна опять попала в село Благодарное — теперь уже в то, которое на Ставрополье.
Не прерывая рассказ, бабушка Вера украдкой смотрит в мой блокнот, а я смущенно наблюдаю как из ее волос, темноватых на затылке, никак не может выбраться муравей. Карабкается по седым вискам, ветер относит легкое тельце к макушке. Аккуратно снимаю его, Вера Николаевна смеется и просит посадить пришельца на землю.
– Я всех люблю, котов, щенков. Весь животный мир. Когда работала, телят маленьких целовала. Особенно петушков люблю. Как только их режут? Я прямо против. Такие песни поет петушок, а вдруг мы его режем и едим. Бегает маленький такой по двору, а шею тянет кукарекать, и получается у него «у-у-у». Как можно его резать, я не знаю. Когда мать забивала куриц, я плакала. У меня дома был любимый петушок, черненький. Его соседка не приняла, потому что он цвета другого. Била его. А он потом со мной и спал, этот петушочек. Я как-то пошла пасти корову, вернулась, смотрю, а его нет. Мама с сестрой борщ едят.
Отойдя от воспоминаний, она быстро возвращается обратно — загибает узловатые пальцы, перечисляя свои книги. «Моя страна — Россия», «Думы в грядущее», «Земля — наше богатство и рай». В общей сложности с девяностого года у Пронзелевич вышло шесть авторских сборников, включая книги для детей.
– А как же вы начали печататься?
– Первый сборник издали в Краснодаре. Тогда Владимир Потапович Недушкин очень помог, он единственный ко мне по-человечески отнесся. Вадим Петрович Неподоба над моими стихами много работал, тоже был добр ко мне. Я была тронута. Тогда в Ставрополе я никого не нашла, ко многим обращалась, чтобы первую книгу издать, мне все отказывали. Не хотели браться. Я же печатала все за свои деньги… Тогда еще, при Горбачеве, это впервые стало можно.
Вера Николаевна помнит фамилию и имя каждого редактора и верстальщика, которые выпускали ее книги.
– Я вам вот даже прочитаю, — и она с явным удовольствием декламирует патриотичный, чуть наивный и очень искренний стих:
Я живу на землюшке России,
Значит, мне не плакать, не рыдать,
Улыбаться средь травы в росинках
И на ней, чудесной, отдыхать.
<…>
Все я беды выброшу в окошко,
Все мне зори радостью полны,
Мне земли России нет дороже,
Сердцу нет дороже мне страны.
Пока Вера Николаевна читает, с дерева срывается тутовник. Он рассыпается у лавочки, а ее паузы между строчками становятся все длиннее. Замечаю, что поэтесса не меняет своего положения ни когда декламирует, ни когда погружается в воспоминания. Оказывается, попав однажды под сильный ливень, она на ветру застудила правый глаз, и теперь он весь покрыт молочно-белой пленкой. Спрашиваю, что сказал на этот счет врач, она отмахивается, говорит, лечит, но ничего не помогает. Глаз не видит, но и на восемьдесят втором году жизни она продолжает писать.
Фото: Екатерина Филиппович / «Русская планета»
– На фотографиях в книгах я с двумя глазами везде, и на одной даже в этом костюме.
Мама шубку мне купила,
Шубка белая, как снег,
Я играла и простыла,
В жмурки пряталась от всех.
Снег весь белый,
Я вся в белом,
И меня не разыскать.
Снег весь белый,
Я вся в белом,
Не находит меня мать.
Вера продолжает читать стихотворения одно за другим, потихоньку переключается на детские присказки и на стишок про петуха Петю, который «курочкам верный друг и отец». О курочках она вдруг вспоминает совсем в другом ключе — как выясняется, неспроста. Резко спрашивает:
– Когда село попало в немецкое окружение, как же это называется, когда занимают дома?
– Оккупация?
– Ага, оккупация. Вот забыла опять. Когда я училась в первом классе, к нам во двор пришли эсэсовцы. Они «яйки» забирали. А потом еще так делали: берет один кукурузу, навязывает на нитку, бросает курочке во двор. Она склевывает зерна, а он за нитку тянет, ей горло пережимает. Мать боялась, что он всех переловит, и давай звать соседку, объяснять им, что семья без отца. К нам пришли зимой, когда мы уже окруженные были этой оккупацией. Румыны и немцы, ночью. Мать испугалась, спрятала нас в подвале в сарае. Досками, листьями закрыла вход, там мы сидели. Румыны спали прямо на сене, варили мамалыгу и таскали колхозных свиней. Хорошо, что четыре дня пробыли у нас только.
Мама болела, у нее врожденный порок сердца был, она задыхалась, окна открывала постоянно. Как-то она что-то сказала фашисту поперек, а он взял винтовку, на нее направил и сказал: «пух», вроде как стрелять собрался. Там среди них один был, он все время по своей семье скучал, плакал, фотографии показывал, мол, что жену любит и двоих детей. Он заступился за маму, когда тот ее застрелить хотел.
Советская армия рыла окопы, чтобы немецкие танки не могли пройти. А в них гитлеровцы закапывали людей живьем.
Был у нас сосед, летал на «кукурузнике». Сергеем звали. Его схватили, когда он сразу после бани с мокрой головой. Вывели на мороз, лампу к лицу подносили, пытали. Потом Сергей с ума сошел, дома говорил, что жену и детей порежет и котлеты сделает. Кричал, в горячке умер.
Летели фашисты на Армавир, такая бомбежка там была, слышно у нас даже было. Чернокрылые самолеты, столько их много было… И надо мной пролетел на высоте ну, примерно, как тот дом один бом-бар-ди-ров-щик, — Вера Николаевна разбирает слово по слогам и машет в сторону пятиэтажки. — Из нутра этого самолета раздавался такой гул, будто в ванне что-то тарахтит. Корова как шарахнулась в сторону от меня. Я когда переехала в Армавир учиться, полгорода было разбито.
Раньше, пока здоровье позволяло, она участвовала в концертах, пела лирические романсы и удалые частушки, которые сочинила сама.
– Это было что-то вроде нашей ставропольской «Минуты славы». Мне несколько частушек дали исполнить. Еще я участвовала в фестивале, не помню, как он назывался, где-то на Мамайке проходил. Мне там сразу вручили диплом победителя, он дома сейчас у меня стоит. Я читала там много-много стихов и спела две песни. Я все помню: когда начала петь, в зале было тихо-тихо, а потом аплодисменты. Особенно «Что ты, ворон, плачешь?» всем понравилась.
Она выпрямляется еще больше, затягивает песню про ворона.
– Знать, за всех скорбящих не оплакать горя.
Книги Веры Пронзелевич. Фото: Екатерина Филиппович / «Русская планета»
Вместе с ней двор многоэтажки превращается в завалинку, от которой видно речку и поле. Она читает поставленным голосом «Земля — наше богатство и рай». В стихотворении все о привольном крае.
– В парке Победы однажды проходила городская ярмарка меда. Я пришла туда с гитарой. Меня встретила корреспондент, с телевидения что ли. Говорит, мол, пропойте нам пару частушек про мед, только не очень много, а то мы спешим. Вот я, значит, про мед и спела. Это давно было. Бывшая соседка с третьего этажа рассказывала, что меня даже по телевизору показывали, она видела. А у меня телевизора нет, я не знаю.
Вера Николаевна продолжает концерт на лавочке и переходит на частушки. Голос у нее после лирических композиций подрагивает, но в конце каждого куплета она протягивает обязательное удалое «у-у-у», как и положено в песенке-шутихе. Темные брови с белыми волосками поднимаются в такт, глубокие морщинки-лучики в уголках глаз собираются в лукавые узоры.
– Сейчас я вам про космос спеть хочу. Тут по радио передавали что-то про Марс, и я написала:
А на Марсе землянику космонавт растил весной
И привез ее в корзине прямо с космоса домой.
У-у-у!
Прохожие начинают на нас коситься. Так бы разглядывали аквалангистов на суше. Кажется, скоро Вера Николаевна соберет зрителей, а я, уже не стесняясь, смотрю на ее тапочки с вязаным верхом. От дождя такие точно не защитят.
Называли все Федорой,
В нищете вся жизнь текла,
Стала нынче пчеловодом и богатство нажила.
У-у-у!
Но автор ни богатства, ни семьи не имеет. На старости она живет очень бедно, скорее, в интеллигентной нищете. Вместо занавесок на окнах висят простыни, в одной из них вырезана дырочка, через которую удобно наблюдать за улицей. Из-за двери доносится стойкий кошачий аромат. Соседи считают, что Пронзелевич нелюдима, ни с кем не общается, беседует лишь со своими животными. Двери она никому не открывает, настороженно замирает в коридоре.
Слышу лай собак знакомых
И на лай гоню коня
Возле низенького дома
Ты встречаешь, друг, меня
– Я же окончила техникум, потом училась заочно, а в это время работала. Постоянно в командировки ездила. Нашелся человек, железнодорожный инженер, разведенный был. Я у хозяйки жила, она нас познакомила, он ко мне и приходил. Немножко повстречались, потом мне предложение сделал. А я на четвертом курсе заочного обучения, бросить работу с командировками не могла — меня бы просто отсеяли и все. И я не вышла. Потом еще человек находился. Но он ненадежный был, тоже такой… С ним связать жизнь — толку не будет. Потом я деньги зарабатывала в две смены на кооператив. Много работала, квартиру заимела, и на этом все закончилось. Я сказала — ни с кем больше связываться не хочу. Не замужем и паспорт чистый, не расписывалась я ни с кем. Вот так предлагали двое, но я не захотела, и на этом точка.
На обратном пути к остановке проходим мимо овощной лавки. Вере Николаевне надо на рынок, и она тут же начинает читать четверостишье про сельскую ярмарку, на которой лето круглый год. Меня окончательно накрывает ощущение нереальности происходящего. Мы стоим у перехода, ждем, когда загорится зеленый.
– Больше всего спрос на мою детскую книгу, — говорит Вера с ударением на слове «спрос». — Я распродала 600 штук, и 700 экземпляров «Судьбы». Катя, ты лучше вот мне скажи, раз, говоришь, из Пятигорска приехала? Как найти председателя Союза писателей Ставрополья Александра Ивановича Куприна? Я как ни приду, мне говорят, что он в Пятигорске, не знаю, правда ли это. Мне мобильный номер его дали, а у меня телефона нет, не с чего звонить. Я просто после шестой книги хочу в Союз писателей вступить, расскажи Куприну, пожалуйста, про меня.
По дороге бабушка Вера отдает косточки из пакета самому потрепанному уличному коту.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
